Расскажите, что такое «Пушкин Цифровой», что это за проект?
Ну, «Пушкин Цифровой» — это, как понятно из названия, большой проект по оцифровке и организации всего того огромного, накопленного за, наверное, 150 лет массива знаний о Пушкине, который сегодня хранится и изучается Институтом русской литературы «Пушкинский дом». Мы все говорим, что Пушкин — наше все, Солнце русской поэзии, и действительно Пушкин может быть самый изученный вообще литературный автор. Другого такого в России нету точно, возможно, и в мире. Почти про каждый день мы знаем, где он был, что он писал, кто об этом вспоминал, что выходило. Это огромный массив знаний. Но все они представлены в книгах, в разрозненных изданиях, имеющих разные формы организации. И сегодня, уже в цифровую окончательно эпоху, мы понимаем, что эта форма хранения организации знания сегодня для нас несовершенна, она становится проблемой. Для того, чтобы собрать все изученное вместе, сегодня нужно или оказаться в нашей научной библиотеке и обложиться сотней изданий или нужно осуществлять ту работу, которая вот для нас и является центральной — работу по оцифровке, разбиению, обработке, организации и сборке вокруг каждого Пушкинского произведения всего, что к нему относится. А это и творческая история, рукописи, редакции, прижизненные публикации и обширная история интерпретации, комментариев, критики и так далее. Вот задача нашего портала — собрать вместе все эти материалы и сделать доступными для широкого читателя.
Очень интересно. А можно ли Вас при этом назвать фанатом Пушкина?
Хороший вопрос. Меня лично, не знаю. Это вопрос того, что такое фанат Пушкина. Ну, есть же фанатские сообщества, да, как футбольные фанатские сообщества или анимешные фанатские сообщества. Бывает фанфикшн, например. Вот по Пушкину совершенно точно есть фанфикшн. Мы в проекте занимаемся в том числе изучением аудиторий и изучением того, как Пушкин функционирует в интернете. Количество фанфиков по Евгению Онегину может вас удивить — оно весьма велико. Что до меня? Нет, я не пишу фанфики по произведениям Пушкина, и вообще, наверное, если бы меня спросили, а любимый ли это мой автор или даже поэт, я честно вынужден был бы сказать, что нет, мой любимый поэт — Мандельштам. Но и для Мандельштама, и для Ахматовой, и для Бродского, и для всей русской культуры фигура Пушкина центральная. Пушкина цитируют, на Пушкина ориентируются. Пушкин как архетип судьбы, даже, может быть, не поэта, а отношений человека с честью, государством, поэзией, творчеством, любовью. В этом смысле Пушкин действительно в каком-то смысле эталон русской судьбы. И тут я, конечно, отношусь к нему отчасти как к эталону. Назвать себя его фанатом? Нет, наверное, нет.
Ну, я бы к личности Пушкина вернулась бы чуть попозже. А вот про ваш институт. Он ещё называется Пушкинский дом. Значит ли это, что Пушкин жил в этом доме, и насколько там всё про Пушкина только?
Ну, это вообще самая такая частая ошибка. Нас регулярно путают с Мойкой 12. Мы действительно называемся Пушкинский дом и люди все время приходят и спрашивают, где же тут Пушкин жил? Но Институт русской литературы никогда не был домом для Пушкина. Он стал домом для его рукописей. С собрания всего рукописного наследия Пушкина начинается история Пушкинского дома, который задумывался его основателями как музей, как культурный центр, организованный вокруг фигуры Пушкина. В Пушкинском доме оказались собраны не только пушкинские рукописи, но и архивы огромного количества русских писателей. Сегодня Пушкинский дом — это самое большое именно литературное архивохранилище. И, конечно, в нем изучают не только Пушкина, у нас есть отделы, занимающиеся историей русской литературы от древнерусской. У нас хранятся старопечатные рукописные книги, фольклор, фольклорные записи. У нас есть отделы, занимающиеся литературой XIX века, литературой XX века, теорией литературы. То есть это огромный научный институт, в котором сегодня отдел пушкинистики или отдел пушкиноведения — это пусть и достаточно большой, но только один из нескольких десятков подразделений.
Ни для кого не секрет, что Пушкин является одним из самых авторитетных литературных деятелей XIX века. И, конечно, у него сложилась репутация величайшего поэта. Есть утверждения, что это солнце русской поэзии, что Пушкин — наше всё. А вот как Вы считаете? Как считают пушкинисты, почему так, почему именно Пушкин — наше все?
О-о-о, ну вы мне задаете совершенно невозможный по объему сложности ответа вопрос. Почему и как так сложилось — это вопрос истории. История — это все-таки наука, она оперирует фактами. Она оперирует, в данном случае, публикациями, газетами, цитатами. Когда мы говорим «Пушкин — наше все» или «Пушкин — центр русской поэзии», мы воспроизводим некоторую мифологему, некоторый миф о центральности Пушкина. Подойдем мы к этому вопросу исторически, окажется, что в 20-30-е годы авторитет Пушкина еще при его жизни, в общем-то, закатывается, его не считают главой русской поэзии. И только после смерти снова постепенно восстанавливается культ Пушкина. Почему и как он сохраняется в советские годы, почему миф о Пушкине, как о таком идеальном поэте, становится востребован советской властью, тоже отдельный сюжет, и об этом написаны монографии. По идее, наука должна бы разрушить этот миф? Сказать, нет, Пушкин не наше все. Но все не настолько просто. Есть миф о Пушкине не как какая-то иллюзия, не как мифологический рассказ или заблуждение, а как способ, которым эта фигура функционирует в культуре. Пушкина цитируют. Биографию Пушкина помнит наизусть каждый школьник. Его произведения у всех нас какими-то обрывками продолжают лежать в оперативной памяти. Огромное количество текстов к нему адресуются, а значит те сюжеты, которые впервые им созданы, те образы и мотивы, которые впервые появляются в его поэтике, они с ним не заканчиваются, они живут дальше в литературных текстах. Отношения поэта и царя, отношения поэта и цензора, поэта и толпы становятся темами, которые проходят через всю русскую литературу. Отношения поэта и пророка. За каждой из этих тем стоят другие тексты, которые Пушкин цитирует. Вот вся сумма этих текстов вместе воплощает некоторый миф. Если угодно, вся сумма текстов русской литературы вместе содержит в себе миф о Пушкине. Это очень сложный объект. А есть, ну, наша с вами common sense. «Посуду кто будет мыть? — Пушкин». «А кто самый известный поэт? — Пушкин». Вот последняя, скорее всего, миф. Я думаю, что если мы проведем серьезное исследование, то мы выясним, что весьма вероятно совсем другие стихи большее количество людей помнят наизусть. Но в массовом сознании такой миф фигурирует. Этот миф мы легко можем развеять, мы можем посчитать. Точно так же мы можем развеять какие-то биографические мифы о Пушкине. Сказать, подождите, вот у нас документ, письмо, вот в нем написано, вот источник. И тогда, пожалуйста, миф разбивается. Но есть же мифы, которые сформированы самим Пушкиным. Например, миф о том, что ему перебежал дорогу зяац накануне декабрьского восстания и поэтому он не поехал на Сенатскую площадь. Вот он сам об этом пишет. У нас нет никаких объективных сведений. Вот есть следующие придумки. Дальше там Андрей Битов уже в XX веке ставит памятник Зайцу и пишет еще несколько книжек, воспроизводящих этот сюжет. Вот миф запущен, он функционирует в культуре, можно ли его развеять? Нет, потому что он никак не связан с фактом, потому что это миф, ну, если угодно, в высоком смысле этого слова. Это какой-то сюжет в культуре. Вот, наверное, так.
Хорошо, а если мы вернемся во времена Пушкина, и, ну, известно, что в свое время он был популярным весьма. Параллельно с ним было довольно много поэтов, там, его учитель Жуковский, Грибоедов, прозаики были. Почему именно Пушкин так выстрелил? Скажем так, может быть то, что вы оцифровываете это огромное количество документов каким-то образом, может ответить на вопрос почему он?
Интересно, что ответ, наверное, вот здесь лежит не в области точной науки, а в области случая и жизни. Можно отвечать очень по-разному. Можно думать про Пушкина и про его поэтику, и говорить о том, что Пушкин, например, воспроизводить такие мифы, как Пушкин создал русский литературный язык. Не совсем правда, не было бы Жуковского и Крамзина, не получилось бы. Можно говорить, что Пушкин ориентирует русскую поэзию и русскую литературу на Европу и делает ее по-настоящему мировой. Отчасти это так, но и рядом с ним тоже и в XVIII веке переводится Шекспир, то есть тоже до такой степени вот эти формальные какие-то критерии нам не дадут общего ответа, но если мы обратимся, например, к воспоминаниям современников и посмотрим, как они смотрят на Пушкина. Тот же самый Жуковский, тот же самый Державин, который просто вот коронует Пушкина напрямую своим наследникам. Жуковский, который дарит ему свой портрет победителя ученика, побежденного учителя. Отношение к текстам Пушкина у современников было отношением как к чему-то совершенно невероятному, инопланетному. Он сам для них был явлением, выходящим из ряда вон и отличающимся от, там, Дельвига, Баратынского, Батюшкова, Жуковского и так далее. Вот это отношение в сумме, его действительно мы можем увидеть из писем, из реакций, из критики, из него мы можем понять, почему и что, но для того, чтобы ответить дальше вопрос, а что же они в нем видели? Нам нужно до конца понимать весь контекст, нам нужно знать, а что такого нового для читателя Пушкина из XIX века, что нам с вами кажется абсолютно, ну, готовым и обыденным. Отчасти, да, можем, но обойти чтение и изучение этих материалов и дать ответ: мы посчитали, да, 287 упоминаний однозначно центральный, конечно, нет, не сможем, но подтвердить наше исследования материалом, дать возможность тут же посмотреть на воспоминания или критическую статью, да, это то, на что наш проект нацелен.
А можно ли говорить, что, опять-таки, известный факт — хорошее отношение Пушкина с Николаем Первым. Может ли быть так, что это было тоже неким толчком к популяризации Пушкина в то время, то есть известный политический деятель, по сути, главный в стране на тот момент, может «фанатеть» от некого деятеля культуры и быть некой рекламой для… может быть, я глупости говорю.
Нет, это вопрос курицы или яйцо. Что нужно сделать, чтобы государь стал вашим личным цензором? Да. Это вообще нужно, видимо, что-то такое изрядное отчебучить для того, чтобы твои тексты проверял лично Государь Император. Может быть, наоборот, это свидетельство этой популярности Пушкина и важности того, что он делает в литературе, а не наоборот тот факт, что его начинает цензурировать Государь, делает его популярным. Мне кажется, что, скорее второе, рост и вообще популярность. Вот, пожалуйста, наука и мифы — наши темы сегодняшние. Вот мы говорим про популярность, а как мы ее будем считать? Что такое популярность? Ну вот сегодня у нашего с вами подкаста есть очевидные метрики. Можем узнать, какое количество просмотров. У книг того времени или у журналов, да, отчасти есть подписчики, и где-то мы можем это посчитать. И социология чтения, например, занимается такими исследованиями. Но ведь огромное количество произведений Пушкина не были опубликованы, никогда, ну при жизни, иногда из-за цензурных соображений Пушкин не соглашался с цензурной правкой, как это было с «Медным всадником». Текст для нас вот, казалось бы, самый центральный. Мы все, особенно петербуржцы, его знаем и любим. При жизни Пушкина современникам он вообще не был известен. Другие тексты, наоборот, расходились в списках, копиях. Что-то Пушкин читал публично, но мы же не можем посчитать количество людей, которые были на каждой встрече, а затем выяснить, сколько раз кто из них кому это пересказал и прочитал. И в этот момент популярность какой-то научной метрики превращается в весьма расплывчатое понятие, и нам очень сложно им оперировать.
А какими еще методами вы пользуетесь, кроме метрики подсчетов и так далее? Какие-то еще есть методики изучения Пушкина и его времени?
Вообще методик изучения литературы есть огромное количество. Но вокруг Пушкина, наверное, нужно говорить про академические собрания сочинений и про те исследования, которые делаются в них. Это то, чем, собственно, занимается наша институт. И поскольку Пушкин вообще уникальный поэт, который думал на бумаге, вот все свои невероятно простые гладкие стихи, которые мы легко помним наизусть, он писал, перебирая сотни и тысячи вариантов, фиксируя на бумаге все мыслимые возможности. Причем иногда это рифма, рифма, рифма, потом вписанные строчки, потом что-то переписано. Весь этот массив документов у нас есть. В прошлом Академическом собрании сочинений эти черновики были впервые прочитаны и расшифрованы. И огромная часть изучения Пушкинского наследия — это изучение истории его текстов, попытка проникнуть в творческую лабораторию, понять, как же он думал. А почему в тексте оказались в конечной версии те или иные слова и герои. Иногда ведь меняется даже местодействие, отменяет все в произведении, да? Например, Дон Жуан. Изначально место действия — Севилья в черновике, а потом он берет по всему черновику, меняет ее на Мадрид. Потому что ему важно перенести действие в столицу, в которую Дон Жуана не пускают, потому что это аналогичная его биографической ситуации. Он сидит в ссылке, не может поехать в столицу. Включается автобиографический колорит. Вот текстология изучает историю правок, а с другой стороны есть комментарий, задача которого понять, ага, какие факты окружают этот текст, окажется это цитата из какого-то произведения, а можем ли мы доказать, что это цитата? Описать историю написания этого текста, описать все его мыслимые контексты, не давая при этом интерпретации в духе школьной такой вот литературы, как, значит, Онегин был плохой человек и плохо любил Татьяну. Нет, задача историка литературы не в этом, его задача понять, как устроен текст. А текст очень сложно устроен, у него есть сюжет, герои, у него есть композиция, у него есть рассказчик и соотношение голоса рассказчика и голоса героев. Между прочим, Пушкин один из первых авторов русской традиции (которую Битов потом называет постмодернизмом), в которой автор пишет роман на глазах читателя о вымышленных героях, при этом автор этого романа является одним из персонажей. Вот все эти структуры могут быть проанализированы филологом, историком литературы, теоретиком литературы. Каждый из них — определенный набор допущений. Что-то мы можем определить довольно точно. Композицию, посчитать слова, посчитать грамматические формы, определить тип повествователя. Что-то, как, например, цитаты, уже намного сложнее. Ну, скажем, если книга никогда не публиковалась при жизни Пушкина, то вряд ли Пушкин мог ее читать и из нее цитировать. А если публиковалась, но ее нет в его библиотеке? А если она есть в библиотеке его друзей, но эта страница не разрезана. И дальше начинаются вот такие «или-или», по которым мы устанавливаем, что здесь, собственно говоря, факт, вот в научном смысле, хотя к значению слова «факт» в научном смысле у гуманитарной традиции, у истории философии тоже вопрос. А что наша реконструкция и попытка применить наше понимание того, как устроен текст из сегодня, из той научной традиции, там, структуралистской, постструктуралистской, постструктуралистской, которая у нас есть.
Тогда вот вопрос по ходу. Если вы находите некий текст про Пушкина, чьи-то воспоминания или какие-то замечания, каким образом, или можно ли вообще, проверить достоверность тех или иных слов, сказанных, написанных про Пушкина?
Конечно, нет. Ну, смотрите, это проблема истории. По-хорошему, этот вопрос, наверное, нужно не мне отвечать, а историку. Но это довольно, мне кажется, просто. Вот есть история, как сумма моментов пространства-времени. И, во-первых, их бесконечно, можно разделить с любой дробностью. Во-вторых, любой момент, например, этот, существует для нас с вами с двух точек зрения. Я его вижу отсюда, вы — оттуда. И, значит, описать эту ситуацию можно как минимум двумя способами. А еще есть звукооператор, режиссер, монтажер, а еще есть охранник на входе. Для каждого из них один и тот же момент представлен по-разному. Мы всегда вынуждены производить какой-то отбор, выбирать ту или иную точку зрения. Когда мы пишем историю литературы или учебник по литературе, мы говорим «Державин», «Жуковский», «Пушкин», «Лермонтов», «Тютчев»... и дальше поехали. Почему-то в учебник уже не попадает Вяземский, Дельвиг, Баратынский. А сколько еще авторов второго, третьего, четвертого ряда вообще исчезают? А может быть, они-то самые читаемые, публикуемые? Мы все время имеем дело с такими выборками. Это почти нерешаемая проблема. Задача нашего именно проекта в том, чтобы предложить решение. Мы не можем рассказать все возможные истории о Пушкине, опираясь на все существующие для нас документы. Они противоречат друг другу. Но мы можем дать такой интерфейс, в котором читатель сможет сам выстраивать свою историю, двигаясь от одного документа к другому, и видя, что вот одно воспоминание, а вот еще шесть других. И иногда, например, даже текст, который мы знаем со школьных лет, является результатом реконструкции. Пушкин его один раз прочитал, десять человек его записало, немножко по-разному. А потом, еще спустя сто лет, ученый произвел контаминацию этих вариантов и, подглядывая в словарь языка Пушкина и думая, что здесь скорее ослышка, что ошибка, что можно восстановить, собрал этот текст. Вот с этим текстом мы и имеем дело. Наша задача — показать его не только ставшим, не только выдать вашу или мою точку зрения за истину, а дать доступ к максимальному количеству одновременных взглядов на один и тот же объект.
А какова тогда структура этого проекта? Он делится как-то по событиям, по периодам жизни Пушкина, по людям, по еще какому-то критерию? Как вообще собирается информация? Как она потом выдается?
И основа, и фундамент всего это, конечно, данные. Это базы данных, в которые мы автоматически из изданий, с использованием поиска по ключевым, с использованием машинного обучения, обработки текста, собираем данные из очень разных источников. Дальше мы их проверяем, дальше на основании этих данных мы постепенно отстраиваем интерфейсы. Сегодня количество данных, которые нами собрано, намного больше, чем скорость, с которой мы можем спроектировать и сделать веб-интерфейс. В ближайшее время, надеюсь, 19 октября, мы будем открывать доступ к первой части, к произведениям Пушкина, где вокруг каждого произведения собраны рукописи, издания, комментарии, библиография и все атрибуты этого произведения, то есть все те формальные признаки, по которым это произведение связано с какими-то другими. Сегодня вот это одна часть. Дальше будут появляться следующие разделы. Отдельно про персоналии. Люди, вокруг Пушкина, корпуса их текстов, упоминания этих людей в текстах Пушкина, упоминания в комментариях. Затем про места. Затем отдельно библиотека. Итак, постепенно каждый тип объекта, а у нас это не очень большое количество объектов, это книги, это, собственно, пушкинские тексты, это дни только из жизни Пушкина. Это персонажи, герои и герои текстов, хотя до них мы еще очень не скоро доберемся, и, по-моему, Пушкинские современники. И вот наша система пытается показать связи между людьми, текстами и артефактами, в которых эти связи зафиксированы.
Я поняла. Очень интересный проект, да. Если вернемся к мифам о Пушкине, немножечко об этом поговорим. А вот мы уже сказали о том, что вы уже сказали, что Пушкин в своё время был популярен весьма, но вот есть некое утверждение, что при этом он был, ну, по сути, беден очень, и при этом ведь продавались его произведения в достаточно большом количестве, то есть благодаря популярности там как будто бы не должно было быть проблем с деньгами, что пошло не так?
Это очень хороший вопрос, очень хороший пример того, как миф о поэте начинает иметь обратную силу и определять нашу интерпретацию, потому что нам нравится думать, что Пушкин был русский рэпер, нормальный чувак, писал рэп, погиб в перестрелке, был маргинал, государь его не любил, чин у него был низкий. И это очень близкий, понятный образ. И вся та традиция, начиная с Хармса, и заканчивая современными карикатурами, иллюстрациями и мемами, к нам максимально близким, конечно, создает образ Пушкина как такого маргинала. Отчасти это, несомненно, справедливо. Действительно, его финансовое положение было, прямо скажем, не идеально, потому что он унаследовал огромное количество долгов, потому что ему нужно было кормить довольно большую семью, а литературные заработки едва-едва покрывали долги. И по службе, по выпуску из лице, ему был присвоен смехотворно низкий чин, и его заработок как чиновника, в общем, тоже был крайне невелик. Это значит, что он должен был зарабатывать литературными проектами, и иногда соглашался на них только потому, что ему нужны были деньги. Например, с некоторой точки зрения была устроена история с историей Петра, которую Пушкин так и не смог завершить. Он согласился ее сделать, но когда он погрузился в материал, оказалось, что он не может честно написать все, что он понимает. Это будет совершенно не подцензурно. Он просто так и не завершил этот замысел. Но действительно, проблемы с деньгами у него были. Вот, например, однажды он проиграл в карты тетрадь собственных стихов. Но о чём нам это говорит? Только о том, что у него были проблемы с деньгами? Нет ещё, например, о том, что он, на секундочку, понимал, какую ценность уже тогда представляет тетрадь его стихов. Материал всегда даёт нам несколько крючков. У нас есть какой-то сюжет, какой-то миф, какое-то представление. Как только мы перепрыгиваем в конкретику, мы находим что-то ещё. Да, был очень беден, но в лавке почему-то ему давали в кредит и очень хорошо давали в кредит. И у нас есть долговые расписки, записочки о говядины, буженины и грибочках из ближайшей лавки. Пожалуйста. Вот мы можем на основании этого материала даже сделать какой-то проект про финансовые сложности Пушкина. Кстати, по-моему, Сбер недавно что-то такое на этих данных даже и сделал какой-то спецпроект про финансовую грамотность, где героем является Пушкин, который пытается тебя проконсультировать. И ничего плохого я в такой идее, конечно, не вижу. Но насколько велик зазор? Финансовая ситуация сегодня, и то, что мы считаем финансовыми трудностями и проблемами, и финансовая ситуация тогда. У тебя есть пара имений или у тебя нет пары имений? Тебе нужно жену в новом платье отправлять на бал каждую неделю или не на бал, и так далее. Совершенно по-разному. И прямой перенос — это всегда проблема.
Я вынуждена спросить про тетрадь со стихами. Она нашлась?
Да, она нашлась, и, в конечном счете, как, в общем, 99,9% пушкинских автографов лежит у нас в рукописном хранилище.
Всё, я спокойна. Ещё один миф про Пушкина — это, ну, даже не миф, наверное, некий вопрос по поводу его дуэли с Дантесом, который известно, чем закончилась, и причины этой дуэли. Есть точка зрения, что, ну самое распространённое, что это всё про любовь. Есть другая точка зрения, что, может быть, там было что-то политическое. Может быть, у вас есть, благодаря вот этому огромному количеству информации, которые у вас есть в доступе, может быть, есть какой-то ответ?
У меня есть ответ, но это именно мой ответ. Мне кажется, что это была история про честь, а честь в значении XIX века — это слово, которое мы… У нас нет больше такого объекта, её не осталось, она ещё, может быть, существовала какое-то время в военной среде, но в том значении, в которым это было до XIX века, мы не очень понимаем, что это такое. Действительно, существует огромное количество интерпретаций версий, и политических, и вплоть до того, что Дантес был шпион и у него был замысел сгубить солнце русской поэзии. Это, скорее, такие, ну, совсем досужие инсинуации. Действительно, была невероятно сложная личная история, драматическая, видимо, и с любовной подложкой какой-то. Мне кажется, что лучше всего на этот вопрос отвечает сам Пушкин. У него есть такое стихотворение, не очень известное, почему-то не вошедшее в школьную программу. Его первые строчки «И далее мы пошли, страх объял меня» — это стихотворение на Данте, сюжет, где герой спускается в ад, и последние стихи этого стихотворения напрямую обращены к той жизненной ситуации, того публичного позора, который Пушкин переживает. И это, пожалуй, единственный текст, собственно, Пушкина, где что-то про это сказано. И мне кажется, что здесь, поскольку объект, который нас интересует, он не факт, не документ, он отношение живых людей, художественный текст, особенно пушкинский текст по отношению живых людей скажет намного больше, чем любые документы. А дальше из документов, ну, я могу прийти и рассказать вам историю, что это было именно так, и никакого политического сюжета не было. Придет другой человек, мой коллега из моего же отдела, расскажет вам совершенно другую историю. Мы будем вместе правы, но только положив на стол все документы, мы сможем перестать спорить и сказать, вот это мы знаем, а вот про это смотрите Пушкина и думайте сами, что бы вы делали, если бы вы такое переживали.
А если мы говорим о документах, есть еще один миф по поводу смерти Пушкина, что была некая дама, гадалка, то ли из Германии, то ли из Голландии, которая когда-то предсказала ему смерть от белого мужчины или белой головы. Это сюжет про гадалку Кирхгоф. Есть ли какие-то документальные подтверждения вот этой истории, хоть что-то?
Пушкин сам вспоминает, то есть мы знаем, что он ходил к этой гадалке. У нас есть рассказ из нескольких уст. У нас есть воспоминания, где он это пересказывает, и дальше у нас есть какое-то количество текстов, в которых этот сюжет про гадание отражается. Ну, самый хрестоматийно известный из них — это «Песня о вещем Олеге», где сюжет пророчества и гибели от коня, собственно, и приведен. И в комментарии к этому стихотворению вы можете прочитать, пожалуйста, в том числе сюжет про гадалку Кирхгоф со всеми ссылками на все воспоминания на нашем портале. Вычитая этот текст, и дойдя до соответствующей строчки, сможете к этому обратиться. Дальше есть вопрос, что здесь правда, а что неправда. Правда ли, что Дантес убил Пушкина потому, что гадалка сказала ему? Современная научная парадигма говорит, что нет. Думал ли Пушкин после того, как гадалка сказала ему, что ему нужно остерегаться того-то и того-то? Возможно, думал. Стало ли то, что он думал об этом, причиной тех или иных решений в его жизни? Большой вопрос. Вот тут мы опять вступаем на ту территорию, где это очень и очень сложно. Но для него самого запустить этот сюжет, сделать его сюжетом литературного текста, выстроить на этом тексте мифологический сюжет про вещего Олега, оказывается важным. Значит, сам он его воспринимает всерьез. Значит, для него этот сюжет существует в каком-то качестве. При этом это может быть сюжет из головы. Но даже нереальное событие, то есть то, о чем он написал, вообще не факт, что было. Да, может быть, это кто-то ему рассказал, и он пересказал.
На вашем портале вы выкладываете не только тексты, которые изучают в школе, но, вероятно, и тексты не подцензурные?
Ну, конечно, из песни и слов не выкинешь, И если мы говорим о том, чтобы изучать Пушкина целиком, если мы хотим иметь дело не с тем или иным мифом о Пушкине, а со всей суммой знаний, конечно, мы должны выкладывать все. Естественно, материалы, которые содержат матерные слова, мы маркируем 18+. У Пушкина, кстати, таких текстов совсем не так много, как кажется. Хотя, несомненно, они есть. Но и тут тоже проблема, мат в той эпохе отличается от нашего, табуированность тех или иных слов очень сильно поменялась. Поэтому да, это вообще большой вопрос, но вот мы сейчас как раз проверяем юридический состав этой проблемы и думаем, а что лучше: не давать, делать плашку 18+, и не показывать текст, или, например, менять в пушкинском тексте по какой-то причине совершенно непонятные какие-то буквы на звездочки и, соответственно, заменять пушкинский текст текстом, который создаем уже мы сегодня в нашем XXI веке с нашими представлениями о цензуре. Что еще тогда нам нужно изменить в пушкинских текстах? Так что это, да, это сложный вопрос, но мне кажется, что выкинуть какую-нибудь там сказку о царе Никите или Гаврилиаду или письма, в которых они тоже, в общем, разговаривают довольно прямо — это неправильно. Если мы перестанем вспоминать о том, что Пушкин живой человек, у нас останется такой идеальный глазированный образ в школьной программе идеального человека без каких бы то ни было конфликтов и сложностей. А это настолько противоречит самим текстам, их поэтике, которые одновременно и конфликтные, сложные, парадоксальные, при этом весь этот конфликт в себе каким-то образом содержит и снимают.
А вот Вы говорите про образ Пушкина, возможно ли с помощью вашего проекта что-то узнать про внешность Пушкина?
Мы думали об этом. Прямо сейчас мы над этим не работаем, но поскольку и нашими коллегами до нас, и нами сегодня он обработан, собран корпус воспоминаний о Пушкине, есть прекрасное издания Пушкина «В воспоминаниях современников», поскольку мы можем выделить в этом тексте все описания внешности, все элементы внешности, то, несомненно, в какой-то момент я думаю, что вот это как раз студенческий проект для наших студентов в ИТМО — взять корпус, вытащить из него все описания пушкинской внешности, например, скормить их GPT и составить портрет не на основании черепа, а на основании только речевых характеристик других людей. Ну, конечно, да, можно с этим поиграть, почему нет? Можно так и голос восстановить, можно все текстовые описания тембра, темпа речи, его характеристик, даже пластику, наверное, можно. Важно только помнить здесь, что это модель.
Почему Пушкин создатель русского языка, если до Пушкина на нём говорили и писали?
Есть ответ очень простой, вот совсем простой, связанный с зазором между литературным и разговорным языком. Что до Пушкина пишут на одном языке, а разговаривают совсем на другом, и не пишут так, как разговаривают. И Карамзин, и Жуковский постепенно эту дистанцию пытаются сокращать. Но Пушкин первый вводит просторечья, кстати, вплоть до мата, в высокую поэзию элегическую и делает вот такое смешение нормальным. Начинает писать тексты, которые читаются так же, как, ну, что я пишу в письме «Привет, как дела?» Да, там, «Пора, мой друг, пора! Покоя сердце просит — / Летят за днями дни, и каждый час уносит / Частичку бытия, а мы с тобой вдвоём / Предполагаем жить, и глядь — как раз — умрём...» Это текст, который не требует риторического пафоса, в отличие от Ломоносова, Державина, у которых поэзия требует совершенно особой интонации, ну, как бы, апломба, если угодно. Наверное, так сегодня можно пережить.
Отношение современников к нововедениям Пушкина было очень разное. Ну, я думаю, что про славянофилов и западников вы тут понимаете. Был кружок шишковистов, которые были вообще против какого бы то ни было реформирования русского языка и считали, что необходимо в поэзии максимально использовать церковнославянизмы. Но современниками это воспринималось на ура, и дальше этому подражали. Дальше другие авторы тоже старались писать проще и проще. Постепенно дистанция между языком высокой поэзии и языком разговора, ну, не то чтобы стиралось. Мы до сих пор прекрасно слышим церковнославянизм, и стоит нам начать говорить чуть более выспренно, использовать больше пафоса, все, тут же как бы дискурс меняется. Но вот такого строгого разделения сегодня у нас нет. И, конечно, тут заслуга Пушкина.
